Мастерская кукол  - Элизабет МакНилл

«Что ты со мной сделал?» – хотела спросить Айрис, но ее рот снова был надежно заткнут, и она не смогла издать ни звука. Она и в самом деле не понимала, что произошло. Айрис смутно помнила, как он прижал к ее лицу носовой платок, и она вдруг погрузилась в глубокий сон, которому была не у силах сопротивляться. Это напоминало какой-то колдовской трюк, и, хотя Айрис никогда не верила в колдовство, сейчас она готова была поверить во что угодно.

– Если не будешь вести себя как следует, я не позволю тебе разговаривать.

Ни разговаривать, ни ходить, ни есть самой… Он, правда, готов был ее кормить, но это было так унизительно! В довершение всего Айрис почувствовала необходимость облегчиться. Она должна терпеть, твердила она себе. Когда он уйдет, она попытается освободиться, а пока… пока ей необходимо держать себя в руках, не давая страху парализовать ее волю. Несмотря на свое отчаянное положение, Айрис испытывала стыд от того, что не смогла удержаться и начала кричать, а потом еще и укусила его за палец. Всю жизнь ее учили обуздывать свои страсти и эмоции – не кричать, не плакать, уважать мнение мужчин и так далее… Увы, с чувствами ей всегда было нелегко справиться, а сегодня они и вовсе вышли из-под контроля. В результате она чуть не задохнулась от гнева и отчаяния.

Между тем… Между тем, если подумать как следует, положение ее вовсе не безнадежно. Уже завтра Роз обнаружит, что ее нет в пансионе, и поднимет тревогу, да и Луис должен скоро вернуться из Эдинбурга. Вместе они что-нибудь придумают. В конце концов, она же рассказывала Луису, как Сайлас схватил ее на выставке. Умному человеку этого хватит, чтобы сделать кое-какие выводы, которые необходимо проверить. Что до их ссоры, то должен же он понимать, что это была простая размолвка. Конечно, Луис уже давно ее простил. Скоро он придет и освободит ее. Должен прийти.

Пользуясь тем, что Сайлас принес с собой лампу, Айрис украдкой рассматривала свою темницу. Потолок был низким, каменные стены сочились сыростью, а местами были словно изморозью покрыты россыпями мелких кристаллов. Она знала, что такие кристаллы часто образуются в подвалах – например, в подвале под магазином миссис Солтер такими кристаллами зарос целый угол. Значит, она в каком-то подвале, и скорее всего – все еще в Лондоне: в деревнях почти не встретишь домов с каменными погребами.

Лампа в руке Сайласа моргала и коптила, но он продолжал внимательно за ней наблюдать. Его взгляд резал как нож, обжигал как огонь. Казалось, он был способен высушить ее, превратить в уголь, в золу.

«На предмет, который изображаешь, нужно смотреть до тех пор, пока не сможешь воспроизвести его на холсте хоть с закрытыми глазами», – часто повторял Луис когда еще в начале их знакомства Айрис жаловалась, что слишком долгие сеансы ее утомляют. Сейчас она решила притвориться, будто снова позирует.

Я сижу в студии, твердила она себе. Все кости и все мускулы у меня ноют и болят, но это только от неподвижности, от необходимости часами сохранять одну и ту же позу. Глаза, которые смотрят на меня сейчас, – это глаза художника, глаза Луиса, наполненные желанием и любовью. Эти глаза – словно два озера, в которых можно утонуть; вряд ли она когда-нибудь сумеет подобрать краски, чтобы передать их цвет. Скоро, совсем скоро он скажет ей, что сеанс закончен и она может шевелиться…

Украдкой она поглядела на Сайласа и с трудом поборола дрожь. В его глазах был только голод, а его приоткрытый алчный рот напоминал каплю черной краски, разбегающуюся в воде, пачкающую и ее, и все вокруг. Усилием воли Айрис попыталась снова вызвать в памяти образ Луиса, который, постукивая кистью о мольберт, пытается запечатлеть ее в памяти, чтобы рисовать с закрытыми глазами.

Леди Гижмар…

Новая мысль пришла ей в голову, и она проследила за взглядом Сайласа. Он был направлен не на нее, не на ее бедра или груди, а на шею – на ту самую злополучную ключицу, которая, как она только сейчас поняла, видна из-под расстегнутого воротника платья. В этом взгляде было что-то такое, что Айрис попыталась отпрянуть, отодвинуться от Сайласа как можно дальше. Кажется, она начинала догадываться, почему он обратил на нее внимание, почему был так настойчив, хотя она игнорировала все его попытки свести с ней более близкое знакомство. Айрис помнила заключенное между двух стекол голубое крыло бабочки, помнила, как Сайлас похвалялся изготовленным им чучелом какого-то щенка… да и Луис как-то говорил, что Сайлас изготавливает для художников чучела, чтобы использовать их вместо живой натуры. Что, если он собирается сделать чучело из нее?! Сделать и поместить в свою коллекцию?

Айрис почувствовала, как по спине у нее потек пот, хотя в подвале было совсем не жарко. Какое жуткое занятие – собирать кости, кожу и части мертвых животных! Разве нормальный человек станет этим заниматься?

Не сразу Айрис поняла, что это ее крик отражается от стен, что это она кричит в неизбывном ужасе, совладать с которым ее воля была бессильна. И словно по сигналу, ее мочевой пузырь не выдержал. Айрис почувствовала, как горячая жидкость собирается под ней и стекает по ногам на пол.

Сайлас сидел в своей лавке на жестяном бочонке и держал в руках газету. В бочонке плавало в консервирующем растворе полтора десятка ворон. Раньше каждая ворона сидела в отдельной стеклянной банке в подвальной мастерской, но когда Сайлас стал переносить свои образцы в лавку, ему пришлось свалить их в жестянку подходящего размера. И он нисколько об этом не жалел! По привычке Сайлас все же залил трупики ворон раствором морской соли и квасцов, хотя на самом деле бочонок был для него всего лишь надгробием на могиле, где покоились его прежние, мелкие желания. Теперь они ничего для него не значили – в его сети наконец-то попалась настоящая добыча.

В лавке царил хаос, вещи и экспонаты были кое-как навалены друг на друга. Исчез прежний строгий порядок, исчезли до блеска протертые витрины, застекленные шкафы и аккуратные ряды банок с этикетками. Повсюду толстым слоем лежала пыль (Сайлас чихнул), да и запах усилился. Одна из самых больших колб треснула, раствор вытек, и голубиные сердца начали гнить, но ему было наплевать. Беспорядок в лавке странным образом гармонировал с нынешним состоянием его ума и дарил покой.

Снизу, из подвала, донесся слабый шум, и Сайлас встрепенулся, подумав о другом запахе, который вплетался в застарелую вонь гниющей плоти и консервирующих растворов. Это был запах мочи. Когда он ощутил его в первый раз, это привело его в смятение. Его Прекрасная Дама, его Леди Айрис, его Образец Совершенства не только рычала и кусалась, как запертый в клетку зверь, – она еще и обмочилась, и он не знал, как ему следует отнестись к этому факту. Едва поняв, что произошло, он просто повернулся и поднялся в лавку, оставив ее в подвале. В это мгновение ему хотелось оказаться как можно дальше от Айрис, которая неожиданно проявила себя как самый обычный человек со свойственной человеку физиологией. Но стоило Сайласу оказаться в лавке, среди знакомых и привычных предметов, как он тотчас начал представлять себе ее мочевой пузырь – розовый, блестящий и влажный, как персик со снятой кожицей. И тут же он вообразил этот мочевой пузырь отдельно от Айрис – высушенный, жесткий, беловато-серый, словно свиное ухо. Вот бы проделать этот опыт, подумалось ему, вот бы подержать его в руках!